В больнице лежать весело. Если кто скажет, что в больнице лежать скучно - этот человек глубоко не прав. Это весело.
У меня в палате, кроме меня, еще двое. Столетняя бабуля, которую страшно интересует, ела ли я в столовой, и пятнадцатилетняя трепливая Ирочка. Трепливая - потому что нелюбовь к мату не позволяет обозначить ее истинным словом. Она говорит ВСЕ ВРЕМЯ. Она умудряется перекричать Раммштайн, СОАД и Грейв Диггер в наушниках. Как с этим бороться, я пока не придумала.
А еще тут есть семнадцатилетняя Раечка. Раечка не трепливая. Она хуже. Когда я прихожу в холл к телику заряжать телефон (ибо в палате розетки не пашут), она садится ко мне вплотную.
Авторское отступление. Белитруин очень трепетно относится к своему личному пространству, и ненавидит целоваться, обниматься и сидеть менее чем в метре от другого человека. Конец авторского отступления.
Так вот, Раечка садится вплотную ко мне и начинает нежно прижиматься ко мне своими третьеразмерными сиськами. Чего она хочет этим сказать - наивная Белитруин не догоняет и не оценивает ее стараний, встречая их воплем: "Ира!" (из двух зол надо выбирать меньшее) или "Остап!" (зависит от того, кто в данный момент находится ближе).
Вообще я лежу в детском блоке. Потому что во взрослом не было мест. Поэтому вокруг бегает целая толпа разномастных детишек. Детишек я не люблю, они меня раздражают, особенно КОГДА КАК СЕЙЧАС ЗАГЛЯДЫВАЮТ ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО В ТЕЛЕФОН!!! Шестнадцатилетний Остап, кстати, во взрослом. Ну и где в жизни справедливость?
А еще я понравилась гопнику. Гопник ходит за мной и пробует прижать в темном углу. В ответ мы с Христей вчера при нем немного похватали друг друга за интересные места. И сегодня гопник пытается выяснить, какая у меня ориентация. К счастью, вербально, а не эмпирично.
Но гулять тут здорово. Все вокруг такое зеленое, воздух чистый, под выходом - коробка с двумя мамами-кошками и тремя котятами, которых кормит вся больница. А с другой стороны, там, куда выходит мое окно - щенки. Их никто не кормит, потому что мать зело кусючая. Но вчера они всю ночь лаяли и выли. Суки. Или выли не они, а пациенты?
Нам к щенкам ходить не разрешают. Нас с Иркой пугали, что в тех местах изнасиловали толпу девушек. Моя мама в ответ поинтересовалась, один ли насильник это сделал, и выдала предложние, что если один - ему надо поставить памятник.
А еще мне делают процедуры. Одна из них мне нравится - берут такую 30 см розовую хрень 4 см в диаметре (надеюсь, объяснять, почему я, увидев ее, начала ржать, не надо?) и водят по всему телу, а она током бьется. А вторая процедура - меня оборачивают в какую-то хрень, надевают очки и я должна спать. Я еще ни разу не заснула. Все страшно удивляются и называют меня феноменом. А я не феномен. Я жду, пока медсестра уйдет, снимаю очки, достаю мобилу и читаю с экрана Дяченков.
Феноменом меня назвал еще и психиатр. Вообще я ненавижу лишенных иронии людей. А у них это, видимо, профессионально.
П.: У вас нет показаний для лечения. Ваша депрессия лечится психотерапевтически, а не медикаментозно.
Б. (ехидно): Вот такой я феномен!
П. (о-очень заинтересованно): Да?.. А давно вы заметили свою феноменальность? Вы всегда считали себя особенной?
Б. (в капле): Ну-у... Вообще-то это была ирония...
На этом мой репортаж
с больничной койки пока заканчивается. Осталась неохваченной самая животрепещущая тема - больничной еды, но боюсь, сегодня меня на нее не хватит.